ОЧАГИ, ЗАЖЖЕННЫЕ ЕЮ

В рамках Венецианского международного кинофестиваля в кинотеатре Sala Darsena состоялась мировая премьера полнометражного художественного фильма "Nabat". Мировая премьера состоялась в рамках программы "Горизонты" - одной из основных программ кинофестиваля. На конкурс были отобраны 18 лент из разных стран мира - Италии, Франции, Великобритании, Германии, США, Ирана и других, авторами которых являются всемирно известные мастера кино, заявившие о себе неординарным режиссерским почерком.  

В фестивале приняли участие режиссер фильма Эльчин Мусаоглу, исполнительница главной роли Фатима Мотамед Арья и продюсер картины Мушвиг Хатамов. 

Фильм снят на киностудии "Азербайджанфильм" по заказу Министерства культуры Азербайджана. Авторы сценария - Эльчин Мусаоглу и Эльхан Набиев, оператор-постановщик - Абдулрагим Бешарат. В ролях также снимались Видади Алиев, Рамин Зейналов, Сабир Мамедов, Ровшан Агаев.

Такого одиночества мир еще не знал… 

"Набат". О чем фильм? Об азербайджанской женщине по имени Набат, простой крестьянке, которую постигло горе, горше которого не бывает на белом свете. Ушел сын. Навсегда. В войну. Мать шехида… Единственной его фотографии - и той нет. Потеряна в лихолетье. Взяли и не вернули - надо было ей снимать тот портрет со стены, чтобы потом… А ведь другой у него не было. С первых же минут зритель оказывается в плену человеческих ценностей. Точнее - нечеловеческих.

Два баллона молока на продажу в день - вот и весь бизнес. И то - поначалу. А дальше… Кому их продашь, когда - некому. Нехитрый "обед" - отломанные с подсохшей буханки кусочки, вымоченные во вскипевшем молоке. Она кормит ими мужа, который совсем занедужил, слег. Тот послушно, чтоб не обидеть, соглашается есть, хотя кусок комом в горле. Банька для мужа-старика в корыте - он знал, наверняка знал, что нынче уйдет, к утру, вот и попросил ее. И не ошибся. Она так и не вняла призывам покинуть село - не нашла сил для того. И осталась - одна наедине с небом…

Такого одиночества мир еще не знал. "Национальное одиночество - самое страшное из всех других", - вспомнился афоризм Вагифа Самедоглу. В самую точку. Как в воду.

Вода… Много воды - льется, капает, булькает, пенится, журчит…

А вот она роет могилу мужу - в грохоте проливного дождя, высверках разрушенной в одночасье некогда счастливой жизни. Будто по чьему-то зловещему недогляду. 

Вода, как сама истина, ее высокая чистота, смывающая нечистоты помыслов и посылов. Правдивость жизни в ее пронзительно звенящем откровении. Как редкие капли из покосившегося рукомойника. Горькие такие в своей уже ненужности. Как вой волков в равнодушном полнолунии. Утро - сизо-дремотное, как и вся ее теперешняя жизнь…

Одна. На все село. Она и корова. И вот уже - без… Пропала. Сколько ни ищи, ни зови… Волчий вой - он доносился в ту ночь, совсем близко порой. Можно, оказывается, передать пустоту в кадре. Туманную пустоту. Как смотрят проплаканными глазами, потерянно озираясь… Страшно это - вымершая деревня. Пустота… Она из всех углов, идет на тебя, в зловещем напоре. Пустота - еще один герой… Дверь, что болтается на единственной петле, скрипит и скрипит, словно хочет поведать о чем-то.

И тогда принимает она решение - не дать потухнуть очагам, зажечь все лампы керосиновые в домах, пусть и опустевших. Набат зажигает лампу - одну, другую, третью… Не должны погаснуть очаги наши. Неправильно это. Вот она ходит из дома в дом, они такие разные, каждый со своим укладом. Вот изба сельского интеллигента с глобусом на окне. Она смотрит на него, взывая. Взывая к миру, который пока еще глух. Все еще… Почти безнадежно.

А вот - чья-то мастерская, ну да, местного фотографа. Снимки, огромный ворох их, обожженных, больших и не очень, четких и размытых, покореженно мятых и совсем-совсем даже хороших. Отголоски чьих-то жизней - в минуты радости и… Она ищет в нем, ворохе, фотографию - одну-единственную, сына, которую утеряли, - нет, не в черствости душевной сгинул снимок, просто - ну как уследишь за всем этим в непрекращающихся взрывах войны.

Она все жгла и жгла лампы - не может человек жить один, не должен. Вон они горят в ночи - под черными небесами, домишки… Уютно так золотятся, обогретые, будто никто и не уходил вовсе. Женщина смотрит из своего окошка в тут и там светящиеся кровли - как бывало раньше, возвращаясь в счастливые дни - без войны.

Очаги, множество очагов, ею зажженных…

"Тема сильного духом человека, способного противостоять ситуации, наиболее интересная для меня, - рассказывает режиссер Эльчин Мусаоглу. - Возможность воздействия, благотворного воздействия на обстоятельства, непростая их череда - что может быть в жизни значимей! Оставшись одна - на все село, она обогревала его своим дыханием - долгих 40 дней…" Обогревала - в смысле самом прямом.

А враг, завидев свет в окне, в этом множестве окон, - так и думал, что село - живо!

Фильм "Набат" - он какой-то документальный. И это неспроста. Мусаоглу - режиссер-документалист. Это творчество Эльчина, еще со времен Оберхаузена, где его короткометражка "Стеклянные игрушки" имела немалый успех. Фильм о глухонемых детях, обитателях интерната. Оттуда еще она - глухота, вопль, которого не слышат, стена до самого неба - поди пробейся. 

Надо сказать, что тема Карабаха для него не нова, так или иначе, пусть и не впрямую, он уже не раз подступался к ней. Перед глазами его ленточка "Сны камышового города", посвященная детям - беженцам из Карабаха; и вновь - беспросветно туманные будни с их бессилием - в альтернативах войны и мира, обогащения и обнищания, любви и ненависти… 

Первые его работы - они уже были многообещающи в плане потенциальной "раскрутки", с некоей скрытой внутренней пружиной того самого психологизма, который "полнометражно" дал о себе знать в "большом" кино. Речь идет о первом его художественном фильме "40-я дверь", снятом 5 лет назад, в победной копилке которого более 40 фестивальных приглашений (США, Германия, Корея, Испания, Россия, Франция, Италия и др.), увенчавшихся 11 наградами в различных номинациях. 

Реанимация утрачиваемой души

"Набат" - вторая серьезная заявка такого рода. Здесь ничего не происходит из того, что мы привыкли видеть в сегодняшней синеме. Сюжет, если таковой и имеется, какой-то что ли "тормознутый". И текста - по минимуму. Как и движения: она просто ходит - в гору и обратно… Из дома - домой - воооон он, на самой вершине самой высокой горы. Ходит - взад-вперед - и всё! Но на тропинку эту под ее ногами можно смотреть всю жизнь. "Длинноты", которыми упиваешься, смакуя каждую деталь-подмеченность, что забирают тебя, пробирая. Символы, сплошные символы - но как же красноречивы они в своей недоговоренности.

Худфильм - без постельных сцен, финансовых мошенников и непременной реанимации, не это, оказывается, держит у экрана. Здесь реанимация совсем другого порядка. 

Реанимация утрачиваемой души. Два часа, пролетевшие мгновением. Будто зависаешь, паузами, на самой высокой точке, откуда мир видится совсем по-другому. Вот как надо снимать о войне - моногерой и тишина. Грохот рвущихся снарядов в тишине. Боже, какая это была тишина - добытийная, царившая до нашего прихода в этот мир. Неведомая нам, загнанно урбанизированным. Тишина, в которой слышно, как падает, шурша, снег… 

Что до мистической настроенности, то она произрастает из самой жизни, из ее наблюдений - за цепочкой странных, подчас необъяснимых моментов, над разгадкой которых биться не имеет смысла. К слову, мистика сопровождала весь съемочный процесс. Так, по рассказам режиссера, неожиданно передумала наступать зима, и снега, который "актуален" для этих краев (7 км выше Лагича) едва ли не с конца сентября, не могли дождаться до самого декабря. Впрочем, был еще один герой - туман - активный участник - как и будущее героини. Э.Мусаоглу, выросший из документального кино, и здесь верен себе - сильная детализация, собственно, это то, что делает фильм фильмом! Пустые баллоны, высохшее вымя коровы, перевернутое беспощадным ветром ведро, недоеденное яйцо, сваренное вкрутую. Вон оно, надкусанное, на столе в обезлюдевшем доме… Тягостное молчанье - в предснежном предвестьи. И даже капли, свисающие с бельевых шпилек на мокрой веревке, - как слезы покинутости. Керосиновая лампа - очередной герой фильма. Если не самый главный. Как и доброта - заслышав волчий вой, женщина не выстрелила, нет, потому что увидела рядом щенят, только народившихся. А потом дала возможность волчице выбраться из оврага, протянув ей доску. Волчице, той самой, что загрызла ее корову - последнее, что у нее оставалось…

О многом передумалось во время просмотра. Например, о том, что одним таким фильмом можно достигнуть куда большего, чем десятилетиями переговоров. Фильм, как способ достучаться. Потому что кадры - кричат. Бьют в самый нерв, в его оголенную незащищенность. Да какие еще могут быть переговоры - вот же она - истина - как на ладони! Чего там разбираться, что доказывать - ну нельзя завоевывать чужие земли, изгоняя вникуда, нельзя убивать, втаптывая в эту хлябь земли, зыбкую, как двойные-тройные и Бог весть какие стандарты. Нельзя нести страданье матери, что ждет - до последнего. До последнего снега в своей жизни…

Актриса 

Нужно было найти актрису, сумевшую воплотить авторский задум. Ее он нашел в Тегеране. Фатима Мотамед Арья известна своими работами в театре и кино не только у себя на родине. Достаточно сказать, что она, являясь послом доброй воли, "жюрит" на ежегодном Каннском кинофестивале, а еще играет в театре Брехта. Что касается фильма "Набат", тут душевное устройство должно было совпасть с героиней один к одному, и, надо сказать, у нее все получилось - ей невозможно не сопереживать! Помимо чисто актерского профессионализма здесь нужна была и хорошая физическая подготовка - актриса "проходила" весь фильм "вдоль и поперек". Впрочем, тут ей трудно не пришлось, Фатима ханым вообще любит ходить пешком, игнорируя транспорт при любой возможности; она кормила всех собак и кошек Исмаиллинского района, исходив его все свободное от съемок время. Кстати, специально для съемок в фильме она выучила азербайджанский язык. Последняя сцена далась ей нелегко. От актрисы требовалось не дышать в течение 3 минут и 20 секунд - это при однократной съемке. Режиссеру же понадобилось целых 19 дублей - ни много ни мало! "Ты фашист!" - шутила она, обращаясь к Мусаоглу. А еще было нужно отыскать… волчицу, еще одну героиню, - за ней он поехал в Казахстан.

Еще один важный компонент - операторская работа, которая великолепна! Один лишь кадр: она, согбенная, тянет тележку - усталый силуэт с непосильной ношей в пылающем океане заката - он дорогого стоит! Будто карандашом выписан - графика в высоте неба. Закат, заполонивший мир печалью. Сколько их, пронизывающих до оторопи находок, по всему фильму. Проницательность камеры, поражающая воображение…

Что до жанра, здесь все размыто неопределенностью. Фильм-притча, которая быль, но не в прошедшем, а настоящем времени. Реализм - документально натуральный…

Фильм наитийный, временами - тактильный… 

Сегодня, когда утерян-таки ключ от межчеловеческого диалога - убедитесь в этом, просмотрев анонсы ежедневных сводок новостей, - фильм азербайджанских кинематографистов не просто в тему, а в очень сильную тему. Что для этого понадобилось - всего-ничего: просто подняться над ситуацией абсурда в его кричащей несуразности, взглянуть на нее под ракурсом бытия, сделав боль одного человека болью каждого из нас. Независимо от цвета кожи и вероисповедания. Будь ты араб, украинец или азербайджанец. И чтобы ничьи сыновья не гибли от вражеской пули…

…А еще она видит сон. Один и тот же… Сына видит, мальчика своего. Вот он поит на реке лошадь, вот улыбается ей... А вот она покосилась, дверь, через которую уходил он - красавец. Вот его спина, уходящая, в черном проеме - той самой рамы…

Жизнь человека - от колыбели до погибели…

Да вот же она, колыбелька, в одном из домов, пустая сейчас, качается на ржавых гвоздях от задувающего в пустую раму ветра. А погибель - она за каждым поворотом - той самой тропинки. Ее, Набат, тропинки…

Ходит из дома в дом и - зажигает спичками из коробка проворными пальцами, хоть и закоченевшими. Чиркает спичками, не желающими разгораться от сырости… 

Каждый из нас сам находит ее, опору. Опору для измученной души. Она ее нашла. 

Так женщина - одна! - противостояла войне… А, впрочем, что ж в том удивительного - кому же хранить очаг, как не женщине. Хранить кротко, без патетико-гендерной подоплеки. Режиссер ленты твердо убежден - трагедию нужно воссоздавать по крупицам. Крупицам, что выльются в монументальное полотно. Полотно кощунственной несправедливости. 

Это было очень важно - зафиксировать и показать - всем, кто никогда не слышал об этой драме или знает о ней понаслышке, то есть в фальсифицированно искаженной интерпретации соседей наших, этнично-неэтичных… Хотя не о них фильм, точнее - не только о них. Речь идет о зле, глобальном и, как показало время, - мучительно затяжном. Ему, режиссеру, это удалось - уже. 

Для него нет ничего второстепенного. Начиная уже с имени героини фильма - Набат, имеющего оптимально семантическое совпадение со смыслами глобально мировыми, не перестаешь удивляться этим чудным "новообразованиям" на стыке двуязычия. Ассоциация, возникшая тотчас же, с первых минут фильма, - "Бухенвальдский набат" Муслима Магомаева, с его заклинанием "Берегите мир!". "Люди мира, на минуту встаньте!" - слышалось то и дело из глухой закадровой тишины. Еще одна ценность ленты - на протяжении почти двух часов ни одного упоминания о Карабахе, вне адресности, выше нее. Зло не знает региональных рамок. И, конечно же, поклон огню. Не артиллерийскому. Мирному огню - той самой лампы. Атешгях… Атешкяс… День-ночь-день… Это и есть наша жизнь, в веренице ее алогичных проявлений. День - он из ночи, потому что солнце всегда идет от смерти к рождению. Потому что за черным приходит светлое… В ту роковую сороковую ночь все было всецело иначе… Застывшая в ледяном насте одинокая фигурка женщины, вся запорошенная, на лавочке у своего дома - она так никуда и не ушла… Застывшая заиндевевшим памятником - ожидания. Как замерзшая ладошка, просяще раскрытая, на которую падал снег… Конфликт, который заморожен. На сегодня… Оцепеневшие зрители зааплодировали не сразу. Да и вообще они, аплодисменты, показались мало уместными в контексте момента. Минута молчания была бы куда как более "в тему"… И такое, оказывается, бывает… Премьера - реквием… Фильм-вопль - тихий и громогласный - в непостижимом синхроне. Глоток истины - в мутном потоке сериального "драматизма". Гнусно-грустного…